Прошу прощения у администрации сразу. Синтаксис мой бич и ворд не всегда помогает, посему просьба - не судите строго.

Тридцать три года назад, в королевской спальне, под балдахином, под тихий, нежный стон красавицы королевы осчастливил мир своим появлением на свет прелестный, розовощёкий карапуз...  Ха! Щаззз. Как бы ни так! Тридцать три года, четыре месяца и пятнадцать дней назад, на заблёванном полу дешёвой гостиницы местная шлюха избитая до полусмерти, воя от боли, исторгла из себя недоношенное существо мужского пола. Отцом ребёнка был… да кто его знает, кто им был. Любой из тех, кого обслуживала его мать за семь месяцев до этого.
  Он не кричал, его серые глаза (они никогда не были синими, приобрели свой цвет сразу), удивлённо смотрели на лицо матери. Женщина, сглатывая сочащуюся из разбитых губ кровь, подтянула его за пуповину к себе и притиснула его мордашку к тёмному сморщенному соску. Жизнь. Отныне он любил жизнь. И мать. Громко чмокая и закрывая глаза, он блаженно уходил в сытую дрёму, слушая, как мать обещает свернуть ему шею, если он хоть раз, когда-нибудь ударит женщину – его мама была доброй. «Хорошую женщину» - немного подумав, добавила мать. Она была и умной.
  Пять лет спустя, мальчик сидел на высоком стульчике и задувал пять свечей на торте. Вокруг него умильно стрекотали наикрасивейшие женщины Лондона. Счастливая мать в дорогом, отлично сидящем костюме гордилась своим малышом – он сам прочитал надпись сделанную кремом.
  Странное сочетание – грязный пол гостиницы и дорогой трёхэтажный торт на пятилетие. Его мать была умной. Хотя и доля везения присутствовала, но фортуна - эта продажная тёлка любит рисковых. Его мать, сидя на полу той грязной гостиницы, вытирая с личика своего малыша,  свои слёзы и капли крови капающие из рассечённой губы, поняла, что готова сделать всё, чтобы этому сероглазому существу ни пришлось жить так, как жила она. Уже через неделю курьер постучался в красивую дверь большого дома и передал его хозяину букет шикарных роз. К букету была прикреплена фотография  - стройная женщина кормит младенца грудью. Лица девушки было не видно, она склонилась к головке ребёнка. На обороте была надпись: «С рождением нашего сына». Ей повезло, двумя месяцами ранее своей беременности, девушка провела неделю, обслуживая довольно большую шишку лондонского высшего общества. Шишка была жената, имела двух детишек обоих полов и совершенно не желала скандала. Всё решилось очень быстро и тихо. Девушка стала обладательницей клочка земли на окраине города и небольшого домика на нём, а так же банковского счёта с небольшой, но круглой суммой денег. Девушка была умницей – просила ровно столько, сколько могла позволить себе шишка, не жалея и не злясь. Всё до пенни она пустила в дело. Уже к концу года её скромное заведение пользовалось необычайным успехом у респектабельных граждан столицы Великобритании. Её девочки, её красавицы сопровождали высоких клиентов. Она собирала их по интернатам и государственным приютам, порой вытаскивала из клоак подворотен и улиц, предлагая им изменить свою жизнь. Переводчицы, секретарши, кортежирование и сопровождение. И никогда – проституция. Девочка, позволившая себе лечь с клиентом агентства, сразу вылетала за двери. Репутация - прежде всего. Каждая из девочек являлась вышколенным телохранителем, была обучена ближнему и дальнему бою и отвечала за жизнь клиента собственной головой. Агентство набирало обороты – хозяйка отстроила новое небольшое здание в более престижном районе.
  И, конечно же, Берни – славный, светловолосый и шустрый мальчишка с серебристо-серыми глазами принимал живое участие во всех тренировках и обучениях. Уже к десяти годам парнишка отлично стрелял из любого вида оружия, которое мог удержать в руках. Клинки приводили его в священный трепет. Он знал несколько видов рукопашного боя. Мог изготовить взрывчатку из подручных материалов и провести неделю в лесу, имея в своём арсенале только шорты и рубаху. А также отлично разбирался в кружевном белье. Умница, юморист и любимец бабского батальона.
  Престижный университет в Глазго принял его, если и не с распростёртыми объятьями, то явно не морщась. Правда, было далековато от дома, но зато сулило большие перспективы. Его влекло к медицине, там же была великолепная научно-исследовательская база. В университетском кампусе Берни впервые взял в руки гитару, как оказалось его глубокий бархатный баритон заставляет замолкать всех вокруг, его блюзы вышибают слезу у девушек, а его юморные, порой едкие куплеты передавались из уст в уста. Слышали, что их напевают даже преподаватели. Он увлекался легендами, приданиями и прочими древностями. Три курса Берни провёл почти, не покидая университет, он попробовал травку, спиртное, участвовал в нескольких скандальных историях. В общем, жил полной насыщенной жизнью, был молод и счастлив. Его увлечение клинками переросло в коллекционирование, по лавчонкам и скромным магазинчикам, Бернард страстно собирал холодную сталь. В конце третьего курса, в одной из таких лавочек он и купил небольшой меч. Тускло мерцающий камень на верхушке рукояти, вызывал странное томление внутри молодого человека. Берни выложил за клинок почти всю наличность, что была на его счету.
Через три месяца внезапно, пришёл срочный отзыв его домой. Через два часа Берн сел в самолёт, что бы уже ночью прибыть домой. Его возвращение в Лондон изменило его жизнь навсегда.
  Оставив багаж в аэропорту, он решил не брать такси и прогуляться по родному городу, который не видел почти три года. Запах гари он почуял за два квартала и прибавил шагу. Уже тогда в голове закопошились страшные мысли, но он, теперь уже несясь по улице, отгонял их от себя. Мысли ожили. Кошмаром. Он пулей выскочил из-за угла в проулок, пробился сквозь толпу и резко остановился. Открывшийся вид был ужасающим. Здание полыхало, он слышал вопли горящих заживо девушек. Тех самых девушек,  что совали ему вкусности и прикрывали его зад от порки, когда он шалил. Тех, что были ему няньками, тех, кто научил его быть мужчиной, кто научил его любить - любить женщин, книги, музыку и саму жизнь. Он видел, как бились они сквозь лопнувшие стёкла об стальные решётки. Бились, разрезая руки и тела, брызгая кровью. От близости жара его кожа покраснела (позже она вздуется пузырями и будет долго и болезненно заживать, вызывая боль… боль памяти об их криках), волосы скручивались, опаляясь,  но он не отворачивал лицо. Только упал на колени, впившись руками в пожелтевшую траву газона.
    Его рвало, казалось, что желудок пытался вывернуть сам себя. Юный Бернард выл. Выл, царапая землю руками, загоняя себе под ногти мелкие камни и осколки стекла. Выл, глядя на огненное безумство своими серыми глазами. Вторя ему, завыли сирены спасателей.
   Позже, утром в больнице, куда спасатели увезут Берни, ему скажут, что его мать умерла тихо и во сне – задохнулась угарном газом. Почти все обитатели дома спали, об этом говорили найденные останки. Двадцать шесть человек из тридцати двух находились там, где стояли кровати, просто некоторым не повезло – они проснулись. Пятнадцать девушек, шестнадцать человек персонала и его мать. И почти каждый из них был ему родным, многие знали его с самого детства.
  К ночи юноша ушёл из больницы и вернулся на пепелище. Он бродил в темноте меж обгорелых, ещё тёплых стен, вытаскивал из золы какие-то вещи и рассматривал их, оттирая пальцами копоть. Его ноги утопали по щиколотку в пепле… пепле родных ему людей.
  Нападение было внезапным, скорей всего кто-то решил поживиться среди останков здания и Берни приняли за конкурента. Обученный в школе телохранителей, он успел отклониться от удара, но годы беззаботной жизни и потрясение от произошедшего замедлили реакции парня. Бита прошла мимо его головы, но сокрушающее обрушилась на левое плечо, выбивая его из сустава и опрокидывая Бернарда на пол. Берн пропахал несколько метров лицом. Прах набивался в его рот ноздри. Вкус пепла и крови во рту. Он ел прах своих родных, вдыхал его – в мозгу взорвалась ослепляющая вспышка. Пальцы сжали рукоять клинка с огненным рубином. С самого дня покупки Бернард не расставался с вожделенным лезвием, удобно пристроив его под курткой. Дальнейшее он помнил урывками; хруст разрезаемых лезвием костей, треск вспарываемой кожи, шлепки падающих в золу внутренностей и свой, слышимый им, словно через вату вой. Берни первый раз убил человека. Его руки заливала кровь, его лицо было в крови, своей и напавшего. Уже мёртвого напавшего на него человуека. Его дикий, блуждающий взгляд внезапно встретился с другим – алчным, злобным, торжествующим, глядящим на него по хозяйски. Кошмарное, вышедшее из древних легенд и фресок чудище воткнуло клыки в голову напавшего на Берна и жрало, явно наслаждаясь. Дальнейшее определило будущее юноши навсегда. Серебрёное, кровавое лезвие вошло снизу вверх в левую скулу магула, срезая его шип и выбивая горящий ненавистью глаз. Вошло и, застряв в надбровной дуге, сломалось, оставляя на месте шипа двухсантиметровое остриё. Существо заверещало так, что у юноши из ушей пошла кровь, всхлопнуло перепончатыми крыльями и взмыло вверх, уносясь, прочь.
  Берни потерял сознание и очнулся в той же больнице, откуда ушёл накануне. Он ждал полицию, но пришедший детектив ни словом не обмолвился об убийстве, зато его интересовали связи матери Берни. Поняв, что из парня отсутствующего дома три года ничего не выжать, он пожелал скорейшего выздоровления и ушёл. О трупе на пепелище молчали, словно его не было, и Берни стало казаться, что он действительно просто бредил на руинах родного дома. Но обломленный клинок, который ему вернули при выписке, говорил об обратном.
  Он вернулся в университет. Его характер изменился. Бернард стал угрюмым, порой злым. Его шутки стали едкими и жалящими. Казалось, он специально доводит людей до белого каления, нарываясь на драку. Он, не раздумывая, пускал кулаки в ход. Дважды его арестовывали за нанесения тяжких повреждений. Казалось, он ненавидит всех и вся. В его мозгах словно свербило что-то, раздувая его ненависть ко всему. Короткий меч, ставший после его путешествия ещё короче, не покидал Берни. Даже когда он спал, его пальцы сжимали витиеватую рукоятку. Сны, что снились, были наполнены яростью, болью и жаждой крови. А ещё Берна всегда преследовал взгляд. Взгляд одноглазой твари.
Через шесть месяцев после смерти матери его вызвали к руководителю Университета. В его кабинете вместо директора сидел пожилой мужчина. Представившись адвокатом матери Бернарда, он передал ему небольшую коробку-сейф и, получив его подписи на документах, ушёл. Берни вернулся к себе и открыл сейф приложенным ключом. Ещё через неделю он, забрав документы, покинул Университет.
  Лондон встретил его туманом, дождём и новыми документами на его имя. Его мать была умной женщиной – просто в этот раз фортуна легла в чужую постель. Пожар, унёсший жизни трёх десятков человек не был случайностью, и система пожаротушения не зря в ту ночь оказалась отключенной. Его мать убили. Там в кампусе, в своей комнате, открыв коробку, Берни обнаружил в ней пачку наличных, паспорт с его фото, но с другим именем, банковскую карту на это имя, флешку и письмо матери. В нём кроме тёплых, прощальных слов матери была информация - кто и почему мог желать их уничтожения. На флешке - подробное объяснения, что нужно ему сделать, что бы стать другим человеком – человеком из другого паспорта. Берн принял к сведенью всё, но сделал по-своему. Бернард  Уолес исчез. Появился Уолш.
    Следующие три года парень провёл… на войне. Наёмник… Не о том просила его мать, не такое будущее хотела. Но Берни не мог иначе. Желание убивать жило в нём и крепло с каждой минутой, а где самое лучше место для убийств? Там, где это норма. Горячие точки дали Уолшу всё, что он желал. Его клинок всегда был с ним и не ржавел от бездействия. Там он научился есть всё, что съедобно, добывать спиртное даже из опилок и спокойно спать среди разложившихся трупов. Там он понял, что копошится мыслями в его голове, что связывает его с клинком. Верней кто. Магул. Магул которому он выбил шип и которого он случайно лишил способности питаться. С той самой минуты, когда он обломил лезвие в черепе магула они стали целым. Его меч, он и крылатая тварь. Голая кошка следовала за ним попятам, принуждая его свершать убийства, рождая в нём ярость. Договорится с магулом,  было довольно просто. Тот оставляет его голову в покое, а Уолш добровольно кормит магула. Разобраться и понять от чего рубин на рукоятке меча играет в цветомузыку, для умного парня так же не составило труда. (и они составили договор! Угу – пафос). Нет, конечно, всё это могло и пригрезиться укуреному в дюпель Уолшу, но с тех пор он перестал испытывать ненависть к каждому встреченному им, и убивать больше не было особенного желания. Но зато он всегда точно знал, где его ждёт засада или другая опасность. И ещё, в основании черепа, с лева, за ухом, под густыми длинными волосами появился иногда раскрывающийся шрам, размером с ширину лезвия его меча. Больших неудобств он не доставлял и ничем не беспокоил. Как и мелкие царапины на спине, похожие на следы кошачьих когтей.
  По окончании контракта, Уолш вернулся на родину. С его возвращением Лондон тряхнули несколько громких пожаров, в которых погибли довольно известные личности, а имена в списке из письма матери были вычеркнуты. Магул был жутко доволен и сыт. Уолш продолжил коллекционирование, начатое ещё в студенческие годы. Это свело его с большими людьми. Воистину редкие экземпляры он довольно часто уступал, за небольшие услуги. Двоевластие в городе его беспокоило не слишком, но крылатую тварюгу, нужно было кормить, если ему не хотелось заработать взрыв мозга. Вампиры стали чудесным вариантом. Это привело Уолша в банду «Дикие клыки». Правда для других это выглядело несколько иначе - от нечего делать мужик решил позабавиться.