Четыре недели Адвента подходили к концу, минули четыре воскресенья и четыре свечи были зажжены на рождественском венке. Сегодня был последний день приготовлений — а завтра уже сочельник, в который начинается вигилия — всенощная служба накануне Рождества. Завтра вечером — Месса Навечерия Рождества, в которой принимает участие хор детишек, что обычно, наряду со взрослыми, поют священные гимны. Будет много родителей, бабушек и дедушек и просто верующих, которые придут на мессу. Именно поэтому в последний месяц столько хлопот и беготни. А еще, период Адвента — это период покаяния, и в это время в церковь приходит очень много желающих исповедаться и причаститься, так что святым отцам — всем вместе, которые служат в церкви Св. Патрика, — скучать в Адвент не приходится. Исповеди и причастия идут одно за одним, и слуги Господни только и успевают, что отпускать грехи да угощать причащающихся Телом и Кровью Иисуса Христа Искупителя.

Вот и сейчас, исповедав миссис Брайд, женщину, что была прихожанкой церкви Св. Патрика еще до того, как в нее еще диаконом попал Иоанн, он вышел в наос, главный неф церкви, и теперь, сидя на скамье, смотрел и слушал репетицию хора — последнюю, перед завтрашним выступлением. Генеральную. И по этому случаю детишки поверх черных своих одеяний были наряжены в саккосы*. А сам главный неф, да, впрочем, и все остальные части храма, был уже наряжен к празднику венками и лентами.

_______
*саккос — белое облачение ниже колен с длинными, широкими рукавами, надеваемое поверх сутаны.

- Доброго, дочь моя, — святой отец чуть повернулся, чтобы рассмотреть присевшую рядом женщину. Еще когда она только подошла к скамье, отец Иоанн уже знал, что она вампир. Впрочем, ничего странного он в этом не видел — те, кто знал священника и имел с ним беседы на подобные теме, знали, что к вампирам святой отец относится более чем терпимо — разве только странным был факт, что вампир набрался смелости и зашел в церковь: как ни крути, а очень многое внутри Дома Господня представляло для них опасность.

Подавать руку для поцелуя было не удобно — он сидит, гостья сидит. И признаться, святого отца это радовало: ему до сих пор было неловко от этой нормы церковного этикета.

- Пришли исповедаться перед Рождеством? — самый стандартный вопрос в эти дни.

Вообще-то его долгом было бы мягко настоять, подвести эту грешную душу к пониманию, что именно исповедь ей и нужна, однако понимание и терпимость отец Иоанн ставил выше долга. Однажды нетерпимые возвели долг в ранг и тогда вся Западная Европа горела кострами Инквизиции. Страница в истории Христианства, от которой святого отца коробило. Поэтому:

- Хорошо, — улыбнулся он. — Когда у вас будет время, мы с Ним, — взгляд вверх и мягкая, чуть лукавая улыбка на губах, — всегда вас выслушаем.

Отец Иоанн видел, что женщине несколько не по себе — и даже дивился ее смелости. Но все, что он мог, это вести себя как можно спокойней, чтобы не доставлять ей еще большего дискомфорта. Ну и как-то дать словом понять, что его как раз ей можно и не опасаться. Он наблюдал, как гостья разворачивала сверток, а затем, когда она протянула ему икону, взял ту:

- Она горела? — спросил он, проведя пальцами по обожженной раме. — К сожалению, в антиквариате я не разбираюсь и не могу оценить ваш дар с точки зрения материальной, но как священник, — он снова коснулся пальцами иконы — на этот раз самой Св. Розамунды, — я благодарен вам.

Он встал и поклонился женщине в знак благодарности и машинально поднял руку, чтобы осенить ее крестным знамением, как вовремя одернул себя. Но поскольку рука уже была поднята, святой отец сделал знак одному из аколитов подойти.

- Дочь моя, как звать вас? — спросил он, присаживаясь обратно. — Я помолюсь о вашем благополучии.

Пока Каланте говорила, один из мирян, парень лет двадцати-двадцати двух, подошел к отцу Иоанну. Тот же в свою очередь не спешил перебивать девушку, и только когда она закончила, передал икону молодому человеку со словами:

- Майкл, мисс Каланте дарит эту икону церкви Св. Патрика. — Майкл принял икону из рук святого отца и сначала долго смотрел на нее, затем на дарительницу. — Отнеси ее отцу Петру.

Молодой человек еще раз — на этот раз уже с некоторым восхищением во взгляде, что ли — взглянул на Каланте и со словами:
- Хорошо, святой отец, — удалился.

Проводив аколита взглядом, отец Иоанн снова вернул свое внимание гостье.

- Догадался, — кивнул он. — Хотя это не самое верное слово. Иные таких, как я, называют чувствующими. Я же предпочитаю считать, что это Господь подсказывает мне, — с улыбкой закончил он мысль. А потом с секунду или две изучал девушку внимательным взглядом. — Нет, мне не все равно, кто передо мной. Алчный, завистливый человек, желающий зла, или вампир, пьющий кровь, потому что ему без этого не выжить. Конечно, я предпочту видеть перед собой второго, — он пожал плечами — можно было подумать, извиняется за свои нестандартные взгляды.

- Да уж, за такие взгляды, чувствую, рано или поздно получу по шее, — рассмеялся святой отец. Он не видел для себя в этом ничего плохого: если суждено возникнуть конфликту вокруг него — на все воля Божия. — Доставляют. Но слава Отцу нашему Небесному, авторитет веры для них еще кое-что значит и они не устраивают конфликтов в доме Его. Боюсь, это до поры до времени, — вот здесь в голосе мелькнули обеспокоенность и горечь.

- Скажите, а что такого творите вы, чего не творят люди? Равно как и люди вы вольны выбирать: убить или нет; люди, равно как и вы, не убивают и убивают. Люди и вампиры отличаются друг от друга по вторичным, мало что значащим признакам. С таким же успехом можно сравнивать едящих мясо и вегетарианцев. Но глобально, в своей сути, в душе и поступках — мы ведь неотличимы друг от друга, — пожал плечами. — Господь позволяет жить всем — это люди почему-то считают, что имеют право решать, кому жить, а кому — нет. Под "люди" я имею в виду всех носителей души — человеческой психики, если вам это ближе.

- А что вы имеете в виду под заветами? — улыбнулся отец Иоанн. — Если Декалог, Закон Божий, данный людям на горе Синай, то заповеди эти как есть для иудеев, так и остались для христиан. Но Новый Завет — исключительно христианское изобретение, скажем так, требование времени и ситуации. Новый Завет — это своего рода ревизия ценностей, он гуманнее Ветхого.

Отредактировано Father Joannes (2013-07-08 00:47:54)

- Мы все на это надеемся и просим об этом Господа, — улыбнулся святой отец. Вообще, мысль о том, его идеи могут стать причиной конфликта с жертвами, заставляли холодеть. Отец Иоанн понимал, знал, что всегда тот, кто имеет свое мнение, рано или поздно становится перед проблемой выбора, перед проблемой морального и этического толка, а в его случае это будет еще и проблема веры. И он не знал и, вероятно, никогда не узнает, даже если в церкви Св. Патрика прольется кровь, какой же выбор был бы правильным: отречься от своих идей и, сохраняя одни жизни, жертвовать другими или же наоборот? Но вот вопрос: какие сохранять? И имеет ли он право вообще делать подобный выбор?

Но откидывая эти мысли сейчас, он вернулся к разговору с гостьей.

- "Око за око" имеет свою оборотную сторону. Я не могу сказать, были вы правы или не правы, — я не тот, кто должен и может судить. Месть — она ведь, с одной стороны, реакция на произошедшее, с другой — катализатор новой боли. "Око за око" предполагает справедливое наказание. Но вы же прожили, я думаю, не два-три десятка лет, и знаете, что понятие справедливости разнится от человека к человеку, от раны к ране. Так что око, взятое за око, породит новую месть и новую боль. Цепная реакция до отчаянного конца и болезненные воспоминания. — Он замолчал и вздохнул. — Не надо искать логику для своих поступков на стороне. Логика эта находится вот здесь, — он легко коснулся тремя пальцами лацкана пиджака Каланте — там, где сердце, — а затем ее лба: — и здесь. Если сердце ноет, а мысли не дают спать, никакая библейская логика не поможет оправдаться. Мне кажется, вы сами чувствуете, что где-то ошиблись, — он мягко улыбнулся, словно извиняясь за свои слова. — Ответ на вопрос "зачем мы здесь" — один для всех: и людей, и вампиров — это испытание. Не только для вас, но и для нас. Для вас, возможно, научиться жить в мире с собой и миром, для нас — то же самое. Как отражение в зеркале. — Замолчал на секундочку. — Я вас еще не разочаровал?

- Я рад, что общение со мной не ввергает вас в уныние или ужас, — рассмеялся он. На самом-то деле, всякий раз общаясь с вампиром, у отца Иоанна появлялось ощущение, которое издали напоминало экзамен. Они были старше его, умудренные опытом и уставшие, более того, многие из них потеряли любимых или прошли через личные трагедии иного толка — он на их фоне был желторотиком, который за плечами имел лишь опыт собственных тридцати двух лет, никаких особых душевных потрясений, а из уверенности у него лишь была — да, непоколебимая — уверенность в Боге и нескончаемая вера в Него. И всякий раз он боялся неосторожным словом, неверной догадкой причинить боль. Пока что никаких оплошностей отец Иоанн не допускал — и он знал, кого за это благодарить.

- Церковь Вечной Жизни... Не скажу, что одобряю то, что они делают. Нет, вам, так же, как и людям, нужна верхушка, это даже не ставится под сомнение. Также вам нужны те, кому вы смогли бы доверять, такие же, как и вы. Но играть на глупом, тщеславном желании смертных жить вечно... Бессмертие — это противоестественно. Человеческая душа — а ведь у вас она такая же — не приспособлена к вечному существованию, она устает, она теряется, она дичает. Она просто не выдерживает настолько долгого испытания — заканчивается запас прочности. Да и потом, то, что делает Церковь Вечной Жизни, больше похоже на набор солдат в армию, нежели на что-либо еще. — Помолчал. — А если учесть, что жить вечно хотят, как правило, сильные мира сего, то через энное количество десятков лет Церковь Вечной Жизни станет самым экономически сильным синдикатом в мире (впрочем, политически тоже) и начнет диктовать свои условия. И рано или поздно начнется противодействие, — он замолчал, в очередной раз обдумывая вероятные пути развития событий в этом случае. Хорошо, что пришлось переключиться на следующий вопрос:

- Нет, прахом вы не рассыплетесь, но вам будет откровенно плохо. Любая литургия — это же священнодействие, как ни крути. Если душевное состояние, радость от воспоминаний компенсирует физический весьма ощутимый дискомфорт, то попробуйте, но в целом не советую. — И после короткой паузы, словно опомнившись, добавил: — Вы сейчас-то как себя чувствуете? Может, пойти в ризницу?

Отредактировано Father Joannes (2013-07-08 23:41:48)

- Душа это то, что делает вас живыми. Не о физиологическом смысле я сейчас говорю. Зачем-то же вы принесли нам Св. Розамунду, — улыбнулся он. — Что же это, если не веление души? — взгляд проницательных зеленых глаз был успокаивающим. — Вы желаете снова побывать на мессе, вспомнить то светлое чувство, что посещало вас — вашу душу — много лет назад. Значит, что-то в вас еще помнит это чувство. Что бы это могло быть, как думаете? Вам совсем не обязательно становиться тем, чем вы не хотите быть. Правда, усилий вам для этого придется приложить куда больше, чем простому смертному — у вас, не лично у вас, а вообще куда больше возможностей оступиться. Испытание, куда более тяжелое, чем можно предположить. Но ведь нет ничего невозможного. Как вы думаете?

- Нет, не отвлекаете, — он снова улыбнулся. Хор детишек уже закончил репетицию, и теперь они, при помощи взрослых или без нее, снимали на скамьях саккосы, одевали теплые одежды, что пойти домой. Первые из них уже спешили меж рядами скамей и наскоро — чтобы не отвлекать священника от беседы — прощались с отцом Иоанном. Он в свою очередь кивал им, благодарил да благословлял, затем снова возвращаясь к беседе. — Я думаю, вам можно не бояться потерять свою человеческую сущность, — улыбнулся он на слова Каланте и замолчал, обдумывая ее последний вопрос. — Сборщики, — сделал паузу. — Слышал. Вы, судя по всему, тоже.

Последний из детей попрощался и вместе с родителем покинул церковь. Теперь здесь стало пусто, а немалый наос церкви Св. Патрика сейчас был полон звуков скорее хозяйственных и бытовых, нежели священных и торжественных. Оставшиеся аколиты гасили электричество, начали подметать пол, и легкое шуршание метел и шагов разносилось повсюду. Из освещения остались только малые лампы да свечи у алтаря.

- Возможностей быть, как вы выразились, адекватным, может, и больше. Но и не быть — тоже. Институт Церкви значительно ослаб, те, кто обращены достаточно недавно, не имеют внутри того морального костяка, что ранее взращивался благодаря религии и вере. Веры как таковой стало меньше. А раз ничего не держит изнутри, то и свобод намного больше. Да, в целом-то, и те, кому уже не одна сотня лет, стали свидетелями постепенной деградации. Тут уже вопрос не в том, "кто мне запретит", а в том, "кто меня остановит". — Он пожал плечами: — Справедливее, пожалуй, будет заметить, что раньше было меньше возможностей быть адекватным, но меньше было возможностей и не быть, сейчас наоборот — параллельное нарастание. И попробуй удержись от соблазна. Как-то так. Быть может, я и не прав.

- Вам повезло, что вам встретился именно такой сборщик, — серьезно ответил святой отец. Когда он переключался на тему сборщиков, спокойствие и умиротворение, что насквозь пронизывали все его речи и были в каждом движении и взгляде, пропадали. Это явно был не тот предмет, в котором мужчина мог найти хоть толику положительного.